Нужно было как-то кормить двоих детей, но он не знал, что делать. Другой работы у Говарда не было.

В течение двух недель Говард и его новые партнеры Карл Фальк и Джордж Скленичка зарегистрировали брокерскую компанию Buffett, Sclenicka & Со⁹. Заняться работой на бирже в эпоху, когда никто не хотел покупать акции, было поистине не­стандартным решением.

Спустя три недели Англия отказалась от золотого стандарта*. Государство, по­грязшее в долгах, печатало все больше и больше денег, чтобы избежать банкротства и рассчитаться с кредиторами. Подобный фокус могло себе позволить только прави­тельство. Это выглядело так, как будто страна с самой стабильной и ходовой валютой вдруг объявила: «Мы начнем выписывать вам чеки без покрытия, а вы можете делать с ними все что душе угодно». После этого заявления доверие к прежде стабильным финансовым организациям было подорвано, рынки рухнули по всему миру.

Экономика Соединенных Штатов, и без того трещавшая по швам, обрушилась словно карточный домик, потащив за собой банки и финансовые организации. Картина была неизменной от города к городу: вереницы вкладчиков устремлялись к кассовым окошкам и уходили ни с чем**. Однако посреди этого хаоса бизнес Говарда разрастался. Поначалу его клиентами были преимущественно члены семьи и друзья. Он продавал им сравнительно безопасные ценные бумаги: акции предприятий ком­мунального обслуживания и муниципальные облигации. В первый же месяц фирма начала приносить доход. Пока мир скатывался в пучину финансовой паники, Говард на комиссионных заработал 400 долларов***. В последующие месяцы, когда и накопле­ния населения, и доверие к банкам испарялись, он упорно придерживался консерва­тивных вкладов, с которых и начинал. Он стабильно расширял свой бизнес и клиент­скую базу¹⁰. Удача повернулась к его семье лицом.

Вскоре после того, как Уоррен отметил свой второй день рождения, в марте 1932 года был похищен и убит двадцатимесячный Чарльз Линдберг-младший. По сло­вам известного публициста Генри Менкена, похищение сына «Одинокого Орла» ста­ло величайшей сенсацией со времен воскрешения Христа. Родители по всей Америке начали панически бояться за своих детей, и Баффеты не были исключением¹¹. При­мерно тогда же Говард попал в больницу с сердечным приступом. Врачи обнаружили у него болезнь сердца и наложили на его образ жизни множество ограничений¹². Он не должен был поднимать тяжести, бегать и даже плавать. Вся жизнь Лейлы теперь вращалась вокруг него. И неудивительно — ведь Говард был прекрасным принцем, спасшим ее от жалкой участи оператора линотипа. Ее ужасала даже сама мысль о том, что с ним может случиться что-то плохое.

Уоррен и без того был осторожным ребенком, вздрагивавшим от каждого шоро­ха. Едва научившись ходить, он старался «прижаться» к земле и даже передвигался на полусогнутых ногах. Когда мать брала его на собрания церковного кружка, он спо­койно сидел у нее в ногах. Она развлекала его импровизированной игрушкой — зуб­ной щеткой. Уоррен мог спокойно глазеть на щетку по два часа кряду¹³. О чем только он думал, разглядывая ее щетинки?

В ноябре того же года, в разгар кризиса, президентом США избрали Франклина Делано Рузвельта. Говард был уверен, что этот отпрыск богатого и респектабельного семейства, не знавший ничего о нуждах простого народа, окончательно обесценит на­циональную валюту и пустит страну по миру¹⁴. Готовясь к худшему, он припас на чер­даке мешок сахара. К этому времени Говард в своем деловом костюме, с редеющими темными волосами и глазами, близоруко смотрящими из-под очков в тонкой опра­ве, выглядел эдаким подобием Кларка Кента****. Он держался очень доброжелательно, всегда с искренней улыбкой на лице. Но как только разговор заходил о политике, он взрывался. Каждый вечер за ужином разражалась гроза, как только Говард начинал обсуждать новости прошедшего дня. Дорис и Уоррен, скорее всего, понятия не имели о том, что имеет в виду их отец, разглагольствуя об ужасах, ожидающих страну те­перь, когда Белый дом захватили демократы. Но термины вроде «социализма» все же оседали в их детских головках. Отец вызывал у них благоговение, и они внимательно следили за тем, как после ужина он усаживался в красное кожаное кресло в гостиной, отгородившись от мира стопкой вечерних газет и журналов.

В доме Баффетов было допустимо обсуждать вопросы политики, финансов и фило­софии, но не чувства¹⁵. Сдержанность не была редкостью в то время, но Говард и Лейла давали сто очков вперед любым сухим и строгим родителям. Никто из Баффетов ни­когда не произносил «Я люблю тебя» и тем более не целовал детей перед сном.

Однако со стороны Лейла казалась идеальной женой и матерью. Ее называли жи­вой, энергичной, никогда не унывающей и даже «болтушкой»¹⁶. Она любила рассказы­вать о себе, опуская при этом неловкие моменты. Она много говорила о своих родите­лях и о том, как ей повезло вырасти в христианской семье. Но самыми ее любимыми были истории о жертвах, на которые им с Говардом пришлось пойти. Она, к примеру, пожертвовала тремя годами обучения в школе, чтобы заработать на колледж, а когда Говард только начинал свой бизнес, он четыре месяца не мог ничего продать. Конеч­но, Лейла любила говорить и о том, как пешком ходила в молочный магазин, чтобы не тратиться на трамвай, и о приступах невралгии (которую часто путала с мигренью). Виновниками этих приступов она считала годы, проведенные за постоянно стучащим линотипом*****. Несмотря ни на что, она вела себя так, будто должна была все успеть, и ни капли себя не жалела — в ее распорядок дня входили и партии в бридж, и вечные барбекю, и дни рождения, и годовщины, и визиты, и ужины с членами церковного кружка.

Она навещала соседей чаще, чем кто-либо, пекла больше всех печенья и писала больше всех поздравительных записок. Однажды во время беременности она в одиночку при­готовила ужин для всей семьи, занюхивая утреннюю тошноту куском мыла¹⁷. Но всю ее жизнь определяла одна идея — все ради Говарда. Ее золовка Кэйт Баффет говорила, что Лейла постоянно приносила себя в жертву¹⁸.

Но у чувства ответственности и безоглядного самопожертвования Лейлы была и обратная сторона — стыд и осуждение. Когда Говард по утрам уезжал на работу на трамвае, а Дорис и Уоррен одевались или играли, Лейла внезапно набрасывалась на детей. Иногда по ее тону можно было догадаться, что вот-вот разразится буря, но чаще всего ничто не предвещало беды.

«Каждый раз, когда мы говорили или делали что-то неправильное, разражалась не­утихающая буря. Мать бесконечно припоминала все наши прошлые прегрешения. И хотя она иногда списывала эти вспышки гнева на невралгию, но никогда это не показывала».

В гневе Лейла хлестала детей словами снова и снова, каждый раз говоря одно и то же — их жизнь слишком легка, а ее страдания безграничны. Она кричала, что они не­благодарные, никчемные и эгоистичные и им должно быть стыдно за это. Она цепля­лась к каждому их реальному и предполагаемому промаху, чаще направляя свой гнев на Дорис. Ее тирады могли продолжаться час или даже два, Лейла раз за разом повторя­ла свои обвинения. Уоррен вспоминает, что она не могла остановиться, пока дети не на­чинали всхлипывать. «Она успокаивалась, только доведя нас до слез», — рассказывает Дорис. Уоррен был вынужден наблюдать за ее вспышками гнева, не имея возможности защитить сестру и отчаянно пытаясь избегать выпадов в свой адрес. Было понятно, что агрессия матери не была случайной и в какой-то степени она могла ее контроли­ровать, но неясно, осознавала ли она, как в этой ситуации должен вести себя родитель. Но к тому моменту, как Уоррену исполнилось три года и родилась их младшая сестра Роберта, или Берти, души Уоррена и Дорис уже были безвозвратно травмированы.

Уоррен и Дорис ни разу не попросили помощи у отца, несмотря на то что знали — он в курсе выходок их матери. Иногда Говард говорил им: «Мама вышла на тропу войны», предупреждая о начинающемся приступе гнева. Но сам никогда не вмеши­вался. К тому же чаще всего Лейла впадала в ярость, когда Говарда не было рядом, сам же он никогда не был объектом ее гневных вспышек. В каком-то смысле он был спа­сительным кругом для своих детей. Хотя Говард никогда и не защищал их напрямую, одно его присутствие означало, что дети в безопасности.

*В то время количество денег в обращении было ограничено объемами запаса золота в государствен­ных хранилищах. Золотой стандарт не позволял правительству провоцировать рост инфляции за счет печатания не обеспеченных золотом денег.

** Волна достигла пика в декабре 1931 года после краха Банка Соединенных Штатов, который, несмотря на свое громкое название, не имел ничего общего с правительством. Рекордное крушение банка с ак­тивами в 286 миллионов долларов унесло вклады 400 ООО человек и было воспринято всеми (с разной степенью уверенности) как знак утраты доверия людей друг к другу (Kennedy, "Freedom from Fear"). Крушение банка вышибло последнюю опору из-под шаткой банковской системы и ввергло экономику в состояние коллапса.

*** Несмотря на низкий возврат на инвестиции, компания в то время была прибыльной и оставалась таковой за исключением пары месяцев.

**** Альтер это героя комиксов Супермена, образ, использовавшийся им для обычной, повседневной жиз­ни. Прим. перев.

*****Точное клиническое описание проблемы Лейлы неизвестно, однако можно предположить, что ее бо­лезнь была связана с болями в шее — точнее, с затылочной невралгией, хронической болезнью, вызван­ной раздражением или травмой затылочного нерва, расположенного в задней части головы. Это рас­стройство приводит к возникновению пульсирующей боли, напоминающей мигрень и сначала возни­кающей в шее, а затем распространяющейся по всей голове. Затылочная невралгия может возникнуть вследствие физического напряжения, травмы или постоянного сокращения мышц шеи.