В марте 1973 года национальное общество журналистики Sigma Delta Chi присудила Sun свою высшую премию «За служение обществу»; газета Washington Post победила в номинации «За выдающееся расследование». Во время коктейля перед церемонией награждения, когда Стэн и Дженни Липси кружили в толпе гостей в надежде мельком увидеть Вудворда и Бернштейна, Дженни ткнула мужа под ребра и сказала: «Предла­гаю пари. Ставлю сто долларов на то, что вы выиграете премию». Несколько недель спустя раздался телефонный звонок. Sun выиграла Пулитцеровскую премию в номинации «За выдающееся расследование местного уровня», и отдел новостей разразился аплодисментами*. В этот раз они поменялись местами с Washington Post, победившей в номинации «За служение обществу». Чтобы отпраздновать это событие, Сьюзи Баф­фет устроила вечеринку и разместила на столе в гостиной дома огромный крендель в виде слов: «Sun – лауреат Пулитцеровской премии». Кроме этого, они также празд­новали и реальные результаты. «Бойз Таун» начал вкладывать деньги в различные про­екты и объявил об открытии центра по исследованию и лечению дефектов слуха и речи у детей. Это было просто великолепно. Начиная с этого времени в приюте появился формальный бюджет и любой желающий мог оценить его финансовое положение.

В том году вместо ежегодного рождественского письма с просьбой о пожертвова­нии руководство приюта разослало лишь рождественские открытки с благодарно­стью и письмо от архиепископа Шиана, в котором «с глубоким сожалением» сообща­лось о том, что монсеньор Вегнер «удалился на покой по причине слабого здоровья». И хотя в то время он был по-настоящему болен, один циник из Sun видоизменил последнюю фразу в копии открытки, висевшей на стене газеты, и теперь она гласила: «...по причине того, что он кое-что прочитал»⁴⁶.

На Пасху 1974 года Реактивный Джек Рингуолт послал Уоррену копию письма, которое получил от отца (уже не монсеньора) Вегнера. Вместо привычного скулежа по поводу того, что у бедных бездомных, брошенных мальчиков не будет рожде­ственского праздника, в письме подробно описывались новые дорогостоящие проек­ты, разработанные и разрабатываемые в настоящий момент «Бойз Тауном», а также приводился целый список экспертов, нанятых, «чтобы помочь нам в планировании нашего будущего»⁴⁷. Но, несмотря на скандал, пожертвования, присланные после рассылки этого письма, все же достигли 3,6 миллиона долларов, хотя эта сумма была совсем небольшой по сравнению с прежними деньгами.

Таким образом, эта история закончилась так, как обычно и заканчиваются по­добные истории: виновники прикрыли свои задницы и предложили реформы – но лишь в результате общественного унижения, а не искреннего сожаления о соде­янном. В конечном счете сменился состав и попечительского совета, и руководства «Бойз Тауна», однако этот процесс шел медленно и со скрипом, а конфликт интересов в совете директоров никуда не делся, по крайней мере в первое время.

И даже слава Sun оказалась недолгой. Газета разорилась, и вскоре после награжде­ния Пулитцеровской премией редактор Пол Уильямс уволился. Журналисты, прово­дившие расследование, один за другим перешли в другие газеты и агентства новостей. Sun не могла обеспечить себе такое же славное будущее, как ее прошлое, и было мало­вероятно, что Баффет захотел бы оставить газету себе в качестве убыточного хобби. История Washington Monthly уже доказала, что даже во имя большой журналистики Баффет не будет этого делать. В каком-то смысле Sun была одним из его «сигарных окурков», и он мог насладиться своей личной, глубокой и последней затяжкой.

Если же посмотреть с другой стороны, временный всплеск интереса к его персоне благодаря этой истории был незначительным по сравнению с остальными его дела­ми. В мире инвесторов он стал известен по иной причине. Писатель Джордж Гудмен, яростный критик спекулятивных процессов на американском фондовом рын­ке 1960-х годов, написал под псевдонимом Адам Смит книгу Supermoney⁴⁸ и продал свыше миллиона экземпляров. В книге описывалось, как управляющие фондами в одночасье поднялись до невообразимых высот и рухнули оттуда по крутой пара­боле с такой скоростью, как будто в их двигателях внезапно закончилось топливо. Они изображались как дьявольские искусители с рогами и вилами, соблазнявшие обычного среднего инвестора. Однако когда дело дошло до Бена Грэхема и его проте­же Баффета, Гудман понял, что столкнулся с несколько другими персонажами, и по­святил им целую главу, в которой не скупился на добрые слова.

Гудман уважал Грэхема за свободное владение латынью и французским языком и считал его, безусловно, интересным человеком, однако на страницах книги Грэ­хем выглядел каким-то искусственным и изъяснялся таким языком, что создавалось впечатление, будто он издевается над самим собой. Баффет же, с другой стороны, казался читателям стопроцентным американцем с бутылкой пепси в руке, брокером- инвестором, который в одиночку ведет свой бизнес, держась подальше от демонов Уолл-стрит. Описанный в таком стиле, Баффет казался сочным стейком двухдюймо­вой толщины рядом с Грэхемом, который выглядел как вычурное фуагра. Понятно, что стейк находил себе больше поклонников.

Все без исключения критики упомянули Баффета в своих рецензиях. Глава со­общества писателей Уолл-стрит Джон Брукс назвал его «пуританином в Вавилоне», живущим среди «алчных колдунов с портфелями и бакенбардами»⁴⁹. Буквально в одночасье он стал звездой. Даже в Омахе книга Supermoney произвела сенсацию. Баффет был провозглашен королем инвесторов. Наконец-то, спустя пятнадцать лет, его заслуги признали. Отныне он был «тем самым Уорреном Баффетом».

* Впервые в истории премии еженедельная газета выиграла награду в этой номинации (хотя, по данным офиса Пулитцеровской премии, еженедельники ранее получали премии в других номинациях).