Гутфрейнд хотел добиться своей реабилитации через арбитраж. Но публичное разбирательство во всей истории с Salomon, которое могло в какой-то мере успоко­ить его уязвленное самолюбие, гарантировало дальнейшее ухудшение отношений с Баффетом и делало компромисс еще менее вероятным. Войдя в число акционеров Salomon, Баффет очень рисковал своей репутацией, а Гутфрейнд подвел его. Публич­ный рассказ в арбитраже всей этой истории в присутствии дотошной прессы вряд ли заставил бы Баффета относиться к нему благосклонно. Теперь, когда они уже не были партнерами, даже учитывая «взгляд в прошлое», проступки Гутфрейнда оставались слишком многочисленными и серьезными:

–     переоценка фондовых опционов в 1987 году, которая стоила Баффету немалых денег;

–     предупредительное письмо Стернлайта из ФРС, о котором Баффет узнал слишком поздно;

–     встреча с Бобом Глаубером из Министерства финансов, на которой Гут­фрейнд ничего не рассказал и о которой не проинформировал Баффета и других членов совета директоров;

–     план покупки акций, который позволял сотрудникам сохранять свои ак­ции при увольнении по определенным причинам. Этот план Гутфрейнд предложил совету директоров и акционерам роковой весной 1991 года.

Все перечисленное Баффет расценивал как трагедию, которая никогда не должна была случиться. Он считал поведение Гутфрейнда чем-то вроде ужасного заблуждения. Обычно он избегал конфликтов, но если его заставляли идти в бой, то уполномоченные им люди бились за него как загнанные в угол гиены. Чарли Мангер, который говорил, что Наполеон в сравнении с Гутфрейндом выглядит застенчивым юношей, был назначен Баффетом на роль «злого следователя»⁵⁹. Его показания в арбитражном суде были реша­ющими, потому что он вел переговоры с адвокатом Гутфрейнда Филиппом Ховардом.

Молодой президент Нью-Йоркской биржи Дик Грассо выбрал троих седовласых су­дей, которые должны были решить судьбу Гутфрейнда в небольшом конференц-зале в здании биржи*. Команда юристов из Cravath, опираясь на показания членов совета директоров Salomon, бывших и нынешних сотрудников, Баффета и Мангера, начала стирать Гутфрейнда в порошок. Процесс длился в течение трех месяцев и включал в себя более 60 заседаний.

Вновь и вновь судьи арбитражного суда слушали показания о встрече Мангера и Филиппа Ховарда, на которой Ховард представил список компенсационных вы­плат, требуемых Гутфрейндом. Все согласились с тем, что Мангер не поставил свою подпись под списком, но по поводу интерпретации дальнейших событий существо­вали серьезные разногласия. Ховард был уверен, что Мангер согласился на сделку.

Адвокаты Гутфрейнда вызвали его в качестве свидетеля. Фрэнк Бэррон из Cravath, Swaine & Moore пытались предварительно подготовить Мангера, но тому все это разби­рательство уже надоело. Бэррон, будучи сам юристом, не любившим платить по юри­дическим счетам, готовя Мангера к показаниям, использовал большое количество дорогостоящих помощников и подручных⁶⁰. Когда же Мангер начал выступать, то «ни одно произнесенное им слово не имело ничего общего с тем, к чему его готови­ли, – вспоминал Бэррон. – Выступление Чарли Мангера с трибуны свидетеля было самым вопиющим из тех, что я когда-либо слышал как юрист. Оно действовало на нервы и заставляло волосы подниматься дыбом»⁶¹.

Никто не мог сравниться с Мангером в уверенности при даче показаний. Несколь­ко раз главный судья в раздражении останавливал его словами: «Мистер Мангер, пожалуйста, дослушивайте вопросы, прежде чем на них отвечать».

Мангер настаивал, что при встрече с Филиппом Ховардом он «сознательно не слу­шал... был вежлив, но не уделял особого внимания... несколько отвлекся... Вежливо сидел и слушал, думая о чем-то своем».

Адвокаты Гутфрейнда поинтересовались, было ли осознанным тогдашнее реше­ние не разговаривать и не слушать.

–        Нет, – сказал Мангер, – когда наступало время говорить, я говорил. Моя вина в том, что я слишком искренен. Я вполне мог обсудить какие-то отдельные вещи, которые все-таки проникали через завесу моего равнодушия. Это одна из самых раз­дражающих привычек в разговоре. Она меня преследует всю жизнь. Если у меня был контраргумент против чего-то, я его высказывал, – говорил он.

Ховард потребовал для Гутфрейнда возмещения ущерба за судебные иски. Так как это был юридический вопрос, то он проник через «завесу равнодушия» Мангера.

–        Я думаю, что сказал ему: «Ты даже не знаешь, что тебе будет нужно. Только Богу известно, состоится ли судебная тяжба, насколько большими будут неприятности, никто не знает, как все сложится. Поднимая сейчас такие вопросы, вы действуете во­преки интересам собственного клиента».

–        Это часть того разговора, в котором вы «отключались»? – спросил адвокат Гут­фрейнда.

–        Нет, я как раз «включаюсь», когда говорю сам, – ответил под присягой Ман­гер. – Я обычно запоминаю, что сам говорю.

–        Это разговор, в котором вы сознательно не слушали несколько раз?

–        Что вы сказали? – сказал Мангер. – Я опять «отключился», я не специально.

–        Это разговор, когда вы сознательно не слушали несколько раз?

–        Мне стыдно признаться, но это опять со мной случилось. Вы не могли бы по­вторить опять? Я приложу усилия и сконцентрируюсь.

Адвокат Гутфрейнда повторил вопрос в третий раз.

Можно только представить, в каком состоянии находились судьи, адвокаты и Гут­фрейнд, слушая этот диалог. К сожалению, недоразумение было во многом связано с незнанием Филиппом Ховардом проявлений поведения Мангера. Он работал тем вечером, будучи уверенным, что разговаривает с Мангером, и не понял, что реплики, которые тот подавал время от времени, были просто набором мыслей, приходивших ему в голову. Когда Мангер возражал, Ховард полагал, что ведет переговоры, а не что ему читают лекцию. Когда он ничего не говорил, Ховард приходил к выводу, что Мангер согласен или по крайней мере не возражает против сказанного. Никто ему не объяснил, что Мангер «отключился».

Адвокат Гутфрейнда напомнил Мангеру о показаниях Баффета, в которых он при­знал, что говорил Гутфрейнду о том, что в его силах все это осуществить. Помнит ли мистер Мангер эти слова Баффета?

– Я не помню то, что говорил Баффет, так же хорошо, как свои слова, – ответил Мангер. – Но суть, безусловно, заключалась в том, что вы можете рассчитывать, что мы с вами поступим честно⁶².

Вопрос заключался в том, что значит «честно». Salomon никогда не отрицала, что деньги принадлежали Гутфрейнду и он их заработал. Спор разгорелся о том, уволили бы Гутфрейнда или нет, если бы были известны все факты. Таким образом, теперь требо­валось доказать, что Гутфрейнда нужно было уволить. Даже Дональд Файерстайн при­знал, что, утаивая информацию от Глаубера, Гутфрейнд обманул правительство. Это было странным, непохожим на него поведением. Но, так или иначе, оно имело место.

Гутфрейнд понял, почему компания приложила столько усилий, чтобы доказать, что он должен быть уволен. Он знал, что в интересах всех очернить его, но ему ка­залось, что его осуждают непропорционально сурово. «В какой-то момент все это должно кончиться», – считал он.

Тем не менее все, включая и Баффета, считали, что Гутфрейнду причитаются какие-то деньги. Баффет дважды попросил Сэма Батлера, члена совета директоров GEICO и друга Гутфрейнда, позвонить и предложить ему 14 миллионов. Батлер прошептал: «Я могу, возможно, дать еще немного больше»⁶³. Он был готов выплатить 18 миллионов. Но Гутфрейнд был оскорблен. Он считал Чарли Мангера грубым и самоуверенным и с возмущением отверг предложение. Все должен был решить арбитражный суд.

После месяцев свидетельских показаний, длившихся до весны 1994 года, судьи ста­ли проявлять нетерпение от этого бесконечного кругового потока взаимных обвине­ний. Одна сторона доказывала полную невиновность. Другая рисовала Гутфрейнда монстром. На заключительных слушаниях адвокаты Гутфрейнда повысили требуе­мую компенсацию до 56,3 миллиона долларов, добавив проценты, штрафы, рост цен на акции и многое другое.

Пока арбитражный суд с огромным трудом принимал решение, команда юристов Salomon и сторонние компании, вовлеченные в процесс, стали делать ставки на раз­мер компенсации, которую арбитраж присудит Гутфрейнду. Назывались разные суммы – от 12 до 22 миллионов долларов⁶⁴.

Никто не знает, какие факторы повлияли на вердикт судей. Только Гутфрейнд не получил ни цента.

* В роли арбитров выступали Джон Каррен, Гарри Аронсон и Мэттью Толан.