«Кто такой, черт побери, этот Пол Мозер?» – спросил Баффет.

Тридцатишестилетний Пол Мозер приехал в Нью-Йорк из чикагского офиса, где занимался продажей облигаций. Он действовал точно и резко, как лазерный луч, и на­чинал работу еще до рассвета. Сначала он садился за экран компьютера в своей спаль­не и общался с контрагентами из Лондона, затем быстро приезжал из своей неболь­шой квартиры в Бэттери-Парк-сити в огромный новый торговый зал Salomon, рас­положенный в здании с гранитной облицовкой по адресу Всемирный торговый центр, дом 7. Там он одновременно изучал данные на двадцати экранах вплоть до заката, при этом контролируя деятельность двадцати трейдеров, большинство которых возвыша­лись над его короткой и худой фигурой. Мозер был толковым и чрезмерно агрессив­ным человеком, однако при этом производил на людей странное впечатление безза­щитного и напуганного. Хотя он вырос на Лонг-Айленде, среди других ньюйоркцев он выглядел как неловкий новичок с Северо-Запада. Он входил в число арбитражеров, подчинявшихся Мэриуэзеру, пока Крейг Коутс, прежний глава отдела по торговле правительственными ценными бумагами, не подал в отставку и его не попросили за­нять освободившееся место. Он, как и прежде, продолжал работать на Мэриуэзера, однако теперь смотрел со стороны на то, что делает его бывшая банда. Гутфрейнд, на которого давили и Баффет, и правление, желавшее увидеть улучшение результатов, поручил Мозеру заняться торговлей иностранными валютами. Всего за несколько месяцев Мозер смог закрыть «черную дыру» и сделать эти операции прибыльными⁵. Поэтому у Гутфрейнда имелись причины быть благодарным Мозеру.

Хотя Мозер мог быть резким и высокомерным и часто считал всех остальных людей вокруг себя уродами, он нравился людям, которые работали с ним бок о бок. В отличие от представителей печально известного ипотечного отдела Salomon он не оскорблял стажеров, не плевался в них полупережеванной пищей и не отправлял их в ближайший ресторан с требованием купить двенадцать больших пицц. Иногда он даже разговаривал со стажерами.

За свой упорный труд Мозер получил в том году 4,75 миллиона долларов. Это была большая, но недостаточная для него сумма. Мозер чувствовал себя проигравшей сто­роной. Внутри него что-то щелкнуло, когда он узнал, что его бывший коллега Ларри Хилибранд получил в результате секретного соглашения 23 миллиона долларов. Мо­зер привык зарабатывать больше арбитражеров⁶, а теперь оказался в числе отстаю­щих⁷. После долгих размышлений он потребовал, чтобы деятельность его отдела не подвергалась аудиту (возможно, ему казалось, что, действуя таким образом, он смо­жет избежать чрезмерного надзора)⁸.

Мозер был одним из нескольких десятков человек, которые регулярно общались с правительством США по вопросам финансирования его задолженности, почти каждый день беседовали с сотрудниками ФРС и ежеквартально – с бюрократами из Министерства финансов в Madison Hotel. Будучи представителем Salomon как «первичного дилера», он щедро делился с правительственными чиновниками слуха­ми и советами, а в ответ на это был первым в очереди клиентов в случае, когда прави­тельство хотело продать свои долговые бумаги. Чем-то он напоминал влиятельного кардинала, сидевшего по правую руку от Папы Римского.