«Кто такой, черт побери, этот Пол Мозер?» – спросил Баффет.
Тридцатишестилетний Пол Мозер приехал в Нью-Йорк из чикагского офиса, где занимался продажей облигаций. Он действовал точно и резко, как лазерный луч, и начинал работу еще до рассвета. Сначала он садился за экран компьютера в своей спальне и общался с контрагентами из Лондона, затем быстро приезжал из своей небольшой квартиры в Бэттери-Парк-сити в огромный новый торговый зал Salomon, расположенный в здании с гранитной облицовкой по адресу Всемирный торговый центр, дом 7. Там он одновременно изучал данные на двадцати экранах вплоть до заката, при этом контролируя деятельность двадцати трейдеров, большинство которых возвышались над его короткой и худой фигурой. Мозер был толковым и чрезмерно агрессивным человеком, однако при этом производил на людей странное впечатление беззащитного и напуганного. Хотя он вырос на Лонг-Айленде, среди других ньюйоркцев он выглядел как неловкий новичок с Северо-Запада. Он входил в число арбитражеров, подчинявшихся Мэриуэзеру, пока Крейг Коутс, прежний глава отдела по торговле правительственными ценными бумагами, не подал в отставку и его не попросили занять освободившееся место. Он, как и прежде, продолжал работать на Мэриуэзера, однако теперь смотрел со стороны на то, что делает его бывшая банда. Гутфрейнд, на которого давили и Баффет, и правление, желавшее увидеть улучшение результатов, поручил Мозеру заняться торговлей иностранными валютами. Всего за несколько месяцев Мозер смог закрыть «черную дыру» и сделать эти операции прибыльными5. Поэтому у Гутфрейнда имелись причины быть благодарным Мозеру.
Хотя Мозер мог быть резким и высокомерным и часто считал всех остальных людей вокруг себя уродами, он нравился людям, которые работали с ним бок о бок. В отличие от представителей печально известного ипотечного отдела Salomon он не оскорблял стажеров, не плевался в них полупережеванной пищей и не отправлял их в ближайший ресторан с требованием купить двенадцать больших пицц. Иногда он даже разговаривал со стажерами.
За свой упорный труд Мозер получил в том году 4,75 миллиона долларов. Это была большая, но недостаточная для него сумма. Мозер чувствовал себя проигравшей стороной. Внутри него что-то щелкнуло, когда он узнал, что его бывший коллега Ларри Хилибранд получил в результате секретного соглашения 23 миллиона долларов. Мозер привык зарабатывать больше арбитражеров6, а теперь оказался в числе отстающих7. После долгих размышлений он потребовал, чтобы деятельность его отдела не подвергалась аудиту (возможно, ему казалось, что, действуя таким образом, он сможет избежать чрезмерного надзора)8.
Мозер был одним из нескольких десятков человек, которые регулярно общались с правительством США по вопросам финансирования его задолженности, почти каждый день беседовали с сотрудниками ФРС и ежеквартально – с бюрократами из Министерства финансов в Madison Hotel. Будучи представителем Salomon как «первичного дилера», он щедро делился с правительственными чиновниками слухами и советами, а в ответ на это был первым в очереди клиентов в случае, когда правительство хотело продать свои долговые бумаги. Чем-то он напоминал влиятельного кардинала, сидевшего по правую руку от Папы Римского.