Во время одной из поездок Баффета в Нью-Йорк Морита-сан устроил небольшой ужин для Грэхем, Баффета и Мэг Гринфельд в своей квартире на Пятой авеню, окна которой выходили прямо на Metropolitan Museum. Баффет, озадаченный столь сильным увлечением Грэхем мощным и обладавшим перспективным видением человеком, согласился пойти на этот ужин.
Баффет никогда прежде не ел японской пищи и знал, что у него могут возникнуть проблемы. Достаточно часто ему доводилось присутствовать на приемах, где он вместо яств теребил сервировочную салфетку. Он вполне мог обойтись без еды на протяжении семи-восьми часов. Однако ему не хотелось оскорблять своих хозяев. Став знаменитым, он понял, что больше не может имитировать процесс поедания незнакомых ему блюд (прежде он просто резал пищу на кусочки и двигал ее по тарелке). Эти манипуляции не оставались незамеченными.
Окна квартиры Мориты выходили на Центральный парк, а с другой стороны открывался прекрасный вид на кухню, где готовились суши. Избранные гости имели возможность наблюдать через прозрачное окно за тем, как четыре повара готовят для них сложные и необычные блюда.
Пока гости рассаживались за столом, Баффет бросил взгляд на поваров. Ему было интересно, какую же еду они преподнесут. Как почетный гость он сидел лицом в сторону кухни. На небольшом пьедестале лежали палочки для еды, а рядом с ними стояли маленькие мисочки с соевым соусом. Баффет уже знал, что ему не нравится соевый соус. Принесли первое блюдо. Сидевшие за столом с удовольствием занялись им. Баффет же только промямлил слова извинения. Он сделал жест в сторону официанта, чтобы тот убрал его тарелку с едой. Принесли следующее блюдо. Баффет не мог понять, что именно лежит на его тарелке, но смотрел на еду с ужасом. Он заметил, что Мэг Гринфельд, которая имела сходные с ним вкусы, испытывает аналогичные проблемы. Миссис Морита, сидевшая рядом с ним, вежливо улыбалась и почти ничего не говорила. Баффет выдавил из себя еще одно извинение. Он еще раз кивнул официанту, чтобы тот забрал тарелку. Тарелки с нетронутой едой вернулись на кухню, и Баффет был уверен, что это не ускользнуло от внимания поваров.
Официант принес еще одно блюдо, которое напомнило Баффету куски резины. Кей и чета Морита принялись с удовольствием его уписывать. Когда Баффет еще раз извинился, миссис Морита вновь вежливо улыбнулась. Баффет начал корчиться. Он любил стейки с кровью, но не мог заставить себя есть сырую рыбу. Официант очистил тарелки. Повара стояли с опущенными головами. Баффет вспотел от волнения. Запас его извинений кончился. Повара выглядели занятыми, но он был уверен, что они тайком наблюдают за ним через стекло и пытаются понять, что он будет делать дальше. Прибывало одно блюдо за другим, однако тарелки Баффета возвращались обратно на кухню нетронутыми. Ему казалось, что он слышит с кухни легкое гудение. Сколько еще блюд могло быть подано? Он судорожно вспоминал, сколько еще осталось на планете вещей, которые можно есть сырыми. Казалось, что миссис Морита немного разочарована его поведением, но он не был в этом уверен, ведь она все время улыбалась и почти ничего не говорила. С каждым новым блюдом время текло все медленнее. По подсчетам Баффета, количество поданных блюд уже превысило десяток. Он попытался компенсировать свои промахи с помощью остроумной и самоуничижительной беседы о делах с Морита-сан, но чувствовал, что тем самым лишь унижает себя. Но даже на пике своего унижения он не мог заставить себя думать о чем-либо другом, кроме гамбургеров. Он был уверен, что шум в кухне становится громче с каждой его тарелкой, которую уносили обратно нетронутой. Уже сменилось пятнадцать блюд, а Баффет так и не съел ни кусочка. Семья Морита вела себя подчеркнуто вежливо, что заставляло его испытывать еще большее унижение. Он отчаянно хотел вернуться обратно в квартиру Кей, где его ждали попкорн, арахис и клубничное мороженое.
«Это было хуже всего, – вспоминает он об обеде, на котором не съел ни кусочка. – Мне доводилось бывать в подобных ситуациях, но эта была хуже всего. Я никогда не смогу взять в рот японскую еду».