Illinois National Bank, который Баффет начал достаточно быстро называть просто «рокфордским банком», был учрежден за несколько дней до того, как Федеральное казначейство США получило эксклюзивное право печатать деньги. Баффет с из­рядным удивлением узнал, что банк продолжает выпускать собственную валюту. На 10-долларовых купюрах был изображен портрет Эбегга. Баффет, чье личное со­стояние составляло уже свыше 26 миллионов долларов, мог купить почти все, чего хотел, но только не это. В этой гонке ему было никак не догнать Юджина Эбегга. У него были такие же привилегии по выпуску собственной валюты, что и у Федерального казначейства, и это право не переходило ни Buffett Partnership, ни Berkshire Hathaway*. Его захватила идея выпуска законных денежных средств с собственным портретом. Он начал носить в бумажнике банкноту, выпущенную рокфордским банком.

До сего времени Баффет не хотел, чтобы изображение его лица появлялось на ку­пюрах, да и где-либо еще. В процессе управления партнерством он предпочитал оставаться в тени, насколько это было возможно. Конечно, иногда в местной прессе мелькали его фотографии или истории из его жизни, и подобное нарушение права на частную жизнь ему совершенно не нравилось**. Несмотря на это, все шестидесятые годы он прошел с плотно сжатыми губами (если не считать писем к партнерам): ему совершенно не импонировала идея, что кто-то может «проехаться на его фалдах». Он не рассказывал ни о том, какие методы инвестирования использует, ни о том, ка­ких результатов достигает. В этом он сильно отличался от других финансовых менед­жеров того времени, любивших шумиху, – она позволяла им добиться славы и из­вестности почти мгновенно.

Даже когда возможности заявить о себе возникали прямо у него перед носом, он предпочитал ими не пользоваться. Однажды в его офис в Kiewit Plaza зашел Джон Лумис, торговец ценными бумагами. Кэрол, жена Лумиса, вела авторскую колонку по вопросам инвестирования в журнале Fortune. Как-то раз она интервьюировала финансового менеджера по имени Билл Руан, который сообщил ей, что самый тол­ковый инвестор в США живет в Омахе. Через некоторое время ее муж прибыл в бе­тонный монолит на Kiewit Plaza и поднялся в офис Баффета площадью 28 квадратных метров, ничто в убранстве которого не свидетельствовало о принадлежности одному из богатейших людей города.

Баффет отвел его в ресторан гостиницы Blackstone, расположенный через дорогу от офиса, и рассказал Лумису свою историю. Лумис же рассказал ему о том, что его жена занимается журналистикой, и Баффет нашел это интересным. Он признался, что если бы не выбрал карьеру финансового менеджера, то наверняка занялся бы журналистикой².

В скором времени после этого Уоррен и Сьюзи повстречались с Лумисами во время своего очередного визита в Нью-Йорк. «Они сняли для нас кабинет в одном рестора­не, где мы вместе и пообедали», – вспоминает Баффет. Молодой финансист из Омахи с большими связями и отличной карьерой и амбициозная журналистка из журнала Fortune нашли много общего – и стремление сбросить завесу, прикрывавшую тем­ные делишки финансовых воротил, и навязчивую манию ко всякого рода мелочам, и желание постоянно соревноваться с конкурентами. Кэрол Лумис была высокой женщиной атлетического сложения с коротко постриженными темными волосами. Она относилась к некачественной журналистике примерно так же, как Баффет – к потере денег. А кроме этого, она оказалась крайне щепетильным редактором. Они с Уорреном начали переписываться, и постепенно она ввела его в мир журналистики высокого полета. Он же стал снабжать ее интересными историями для ее колонки. «Кэрол очень быстро стала для меня таким же близким другом, как Чарли», – гово­рит Уоррен³. Сначала она не упоминала имени Баффета в своих публикациях.

* Максимум, до чего Баффет смог дойти в бизнесе, связанном с изготовлением ценных бумаг, – это купоны Blue Chip.

** Он опубликовал несколько очерков в Omaha World-Herald, April 20, 1952, а также принял активное участие в написании статьи о том, как купил дом у Сэма Рейнольдса.