Интересен и тот факт, что партнеры управляющей компании обращались к Уоррену Баффету, предлагая ему инвестировать в фонд. Причины этого очевидны. Если бы в него вложился Баффет, то за ним тотчас же последо­вали бы другие инвесторы. Нетрудно предугадать и ответ Баффета на такое предложение: он, естественно, ответил: «нет». «Общительный миллиардер был самим собой – доброжелательным, вдохновляющим и совершенно не­желающим выписывать чек», – сообщает биограф Баффета.

Я вижу как минимум две причины, по которым Баффет мог отказаться инвестировать в LTCM. Но каждой из них в отдельности было бы достаточ­но, чтобы он отказался. Первая причина – это жизненный принцип Баффета, который он никогда не озвучивает, но которому всю жизнь четко сле­дует. Баффет не позволяет никому зарабатывать на своем имени (вспомним хотя бы выпуск паев фонда а-ля Баффет), не говоря уже об управлении его деньгами. На имени «Баффет» зарабатывает только сам Уоррен Баффет (и еще, может быть, «бульон от яиц» достается авторам книжек о нем).

Но есть и вторая, куда более серьезная причина – LTCM собирался за­рабатывать на арбитражных транзакциях, «ставки» должны были делаться (и делались) на динамику цен облигаций, а точнее, – на изменение спредов между различными бумагами. Предполагалось активное (не то слово!) использование долгового рычага: соотношение «долг / акционерный ка­питал» планировалось поддерживать на уровне 20-30 к одному. Стратегия фонда предполагала, что надежность будет обеспечиваться путем дивер­сификации портфеля, а для этого вложения должны были производиться в такие бумаги, которые казались партнерам не связанными между собой. Фонд также планировал активно хеджировать (т. е. страховать от риска) свои операции.

Под «хеджированием» понималось следующее. Например, делалась ставка на то, что спред между двумя облигациями в будущем уменьшится. Управляющий якобы в этом «уверен», так как в момент принятия решения спред представляется слишком высоким, однако при этом ему неизвестно, в какую сторону пойдет сам рынок – будут ли процентные ставки падать или расти. В этом случае портфель облигаций составляется таким образом, чтобы по одной бумаге была длинная позиция, а по другой – эквивалент­ного размера короткая. Тогда движение рынка нивелируется и доход фонда зависит только от изменения спреда между бумагами. Иными словами, ин­вестиционная модель фонда подразумевала поиск и «покупку» очень специ­фичных рисков, которые, по мнению партнеров, были неадекватно оценены рынком, а все остальные риски вложений планировалось устранить путем хеджирования. Для поиска «неадекватно оцененных» рынком рисков пред­полагалось использовать сверхсложные финансовые модели, которые были протестированы на больших массивах исторических данных.

Забегая вперед, скажу, что LTCM ждал печальный конец – фонд обан­кротился, и если бы не вмешательство американского регулятора, он оста­вил бы после себя дыру в мировой финансовой системе в размере около одного триллиона (это не опечатка!) долларов. Несмотря на это, только на основании одного прецедента было бы преждевременно утверждать, что использование сложного моделирования подобного рода для принятия ин­вестиционных решений себя не оправдало. Как сказал сам Мертон, «вопрос состоит в том, является ли крах LTCM просто уникальным, т.е. изолирован­ным, событием, вытаскиванием несчастливой карты; или же такие катастро­фы – неизбежное следствие самой формулы Блэка – Шульца и иллюзии, которую она способна создавать, – о том, что все участники рынка могут захеджировать все свои риски одновременно».